Filumena marturano text in Russian;
Эдуардо
де Филиппо
photos from the original version
Действующие
лица
Филумена
Мартурано
Доменико
Сориано
Алфрндо
Аморезо
Розалия
Солимене
Диана
Лючия служанка
Умберто
Риккардо
Микеле
Адвокат Ночелла
Терезина
портниха
Первый
официант
Второй
официант
В
доме Сориано.
Просторная
столовая в
роскошной
меблировке
которой явно
виден стиль
900-х годов. Во всем,
однако,
заметен
довольно
посредственный
вкус.
Несколько
картин и
безделушек,
этих милых
воспоминаний
о временах
короля Умберто,
когда,
очевидно, они
завершили
обстановку
родительского
дома Доменико
Сориано,
аккуратно
развешены на
стенах и
расставлены
на мебели.
Они резко контрастируют
по стилю со
всей мебелью.
Дверь,
находящаяся
на месте
первой левой
кулисы, ведет
в спальную
комнату. У
второй кулисы
угол комнаты
срезан
стеклянной
рамой, сквозь
которую
зритель
видит
широкую
террасу с цветами.
Сверху
терраса
защищена
полотняным
тентом,
разрисованным
цветными
полосами.
Направо в
глубине
сцены –
входная
дверь. Комната
расширяется
вправо,
глубоко входит
в кулису. Ее
продолжением
служит
наполовину
скрытый за
шелковым
занавесом
«кабинет»
хозяина дома.
Для
обстановки
своего
«кабинета»
Доменико
Сориано
избрал все
тот же стиль
900-х годов. В
этом же стиле
стеклянный шкаф,
в котором
выставлено
большое
количество
кубков
разнообразной
формы и
размеров. Это
– «первые
премии»,
завоеванные
его рысаками.
Два
скрещенных
«знамени»
висят прямо
на стене,
позади
письменного
стола. Они
получены за
победы,
одержанные
на празднике
Монтеверджине.
Не видно ни
одной книги,
газеты, бумаги.
Этот угол,
который один
только Доменико
Сориано
осмеливается
называть
«кабинетом»,
прибран и
чист, но без
признаков
жизни.
В
центре
столовой с
некоторым
вкусом и даже
изысканностью
накрыт стол
не две персоны.
В центре
стола, как и
положено, -
букет свежих
красных роз.
Поздняя
весна, почти
лето.
Вечереет.
Последние
лучи солнца
исчезают с
террасы.
Филумена
Мартурано
стоит,
вызывающе
скрестив руки,
у самого
порога
спальни. На
ней длинная белая
ночная
рубашка.
Волосы не
причесаны, в
спешке они
слегка приведены
в порядок. На
ее босых
ногах – ночные
туфли. Лицо
этой женщины
– само
страдание: в
нем
отразилось
ее прошлое,
полное
борьбы и
разочарований.
Во внешнем
облике
Филумены нет
вульгарности,
но она не
может скрывать
своего
плебейского
происхождения,
она даже и не
хотела бы
этого. Ее
жесты широки и
открыты; тон
ее голоса –
всегда
решительный
и искренний,
присущий
женщине
совестливой,
наделенной
природным
умом,
внутренней порядочностью
и силой. Это
тон
женщины,
которая
по-своему
понимает
законы жизни
и по-своему
пользуется
ими. Ей всего
сорок восемь
лет. О ее
годах
говорят
несколько
седых волос
на висках, но
глаза
сохранили
юношескую
свежесть,
присущую
неаполитанскому
бедному люду.
Она
мертвенно
бледна,
частично
из-за своего
притворства:
ей
необходимо
было
заставить
окружающих
поверить в
свою близкую
смерть.
Частично от
ожидания
бури, которую
ей теперь
неизбежно
придется
перенести. Но
она не
чувствует
страха,
наоборот, она
напоминает
раненого
зверя,
готового прыгнуть
на врага. Из
противоположного
угла – а точнее,
из первой
кулисы –
Доменико
Сориано смотрит
на женщину с
выражением
человека, не
видящего
никаких
препятствий
к тому, чтобы
доказать
свою
священную
правоту, избавиться
от позора и
продемонстрировать
всему миру
низость
обмана,
жертвой
которого он
стал. Он
чувствует
себя
обиженным,
оскорбленным,
словно в нем
убили что-то,
по его
мнению, святое,
но в чем он не
может
выглядеть в
глазах
окружающих
потерпевшим
поражение, выводит
его из себя,
лишает его
здравого
рассудка. Это
– здоровый,
крепкий
человек лет
пятидесяти.
Он хорошо
прожил свои
пятьдесят
лет.
Благодаря
обеспеченности
и успешным
делам
сохранил
горячность и
внешность
молодого
человека.
«Добрая душа»
его отца, Раймонда
Сориано,
одного из
самых
богатых и
хитрых
кондитеров
Неаполя,
имевшего фабрики
в Вирджинии и
Форчелле и
популярнейший
магазины на
неаполитанских
улицах
Толедо и
Фория,
существовала
только для
сына. Капризы
Доминико (в
молодости он
был известен
как
«Синьорино
дон Мими) не
имели границ
ни по своей
экстравагантности,
ни по
оригинальности.
Они
составили
целую эпоху:
в Неаполе до сего
времени
рассказывают
об этом.
Страстный
любитель
лошадей, он
был способен
целыми днями
вспоминать с
друзьями
свои спортивные
доблести,
«подвиги»
самых
выдающихся породистых
лошадей,
которые
проходили через
его богатые
конюшни.
Сейчас на нем
пижама, застегнутая
на несколько
пуговиц, Он
стоит бледный
и судорожно
вздрагивающий
перед Филуменой,
перед этой
«ничтожной»
женщиной, с
которой он
столько лет
обращался
как с рабыней
и которая
сейчас
держит его в
руках и может
раздавить,
как цыпленка.
В
левом углу
комнаты,
почти у самой
террасы,
видна
кроткая и
покорная
фигура донны
Розалии
Солимене. Ей
семьдесят
пять лет. У
нее неопределенный
цвет волос:
скорее,
белый, чем
серый. Она
одета в
темное
платье
«траурного
цвета».
Розалия
Солимене
слегка
горбиться, но
все еще полна
жизни. Она
жила в одном
из нищих кварталов,
в переулке
Сан-Либорно,
напротив
дома, где
жила семья
Мартурано, о
которой ей
известно
все:
«жизнь,
смерть и чудеса».
Она знает
Филумену с
младенческих
лет, была
рядом с ней в
самые
горестные
минуты ее
жизни,
никогда не
жалела слов
утешения, сочувствия,
нежности, на
которые так
щедры женщины
из народа. Их
участие для
страдающего
сердца –
настоящий
бальзам.
Розалия с тревогой
следит за
движениями
Доминико, ни
на мгновение
не теряя его
из виду. Из
своего
горького
опыта она
хорошо знает
последствия
гнева этого
человека.
Охваченная
ужасом,
словно
окаменелая,
она смотрит
на него застывшим
взглядом.
В
четвертом
углу стоит
еще один
персонаж: Альфредо
Аморозо. Это
приятный
человек лет
шестидесяти,
плотной комплекции,
сильный,
мускулистый.
Друзья дали
ему прозвище
Ложечка. Он
был хорошим
наездником,
за что и взял
его к себе
Доминико. Альфредо
остался у
Доминико
навсегда, выполняя
функции
рабочего
козла
отпущения, сводника,
друга. С ним
связано все
прошлое
хозяина.
Достаточно
посмотреть,
как Альфредо
глядит на
Доминико,
чтобы понять,
до какой степени,
вплоть до
самопожертвования,
он предан
своему
хозяину. Одет
он в серый,
несколько
«раскованный»
для своего
возраста
пиджак
прекрасного
покроя.
Брюки на нем
другого
цвета. На
голове
набекрень
кепка цвета
«ореховой
скорлупы». На
жилете
видна
золотая
цепочка.
Альфредо в
ожидании. Он,
возможно,
самый
спокойный из
всех, так как
знает
своего
хозяина.
Сколько раз
ему
доставалось
от него!
Когда
поднимается
занавес, мы
видим
четырех
персонажей в
положении,
напоминающем
игру в
«четыре угла».
Кажется, что
они стоят
там, играя
как дети; но
это жизнь
сталкивает
их друг с
другом.
Продолжительная
пауза.
Доменико (некоторое время ожесточенно осыпает себя пощечинами). Сумасшедший, сумасшедший! Сто раз, тысячу раз сумашедший!
Альфредо (робко
пытается
прервать).
Что вы
делаете»?
Розалия
подходит к
Филумене и
набрасывает
ей на плечи
шаль,
которую взяла
со стула в
углу.
Доменико.
Ничтожество,
вот кто я! Мне
надо встать
перед зеркалом
и без устали
плевать себе
в лицо. (Обращается
к Филумене, и
ненависть
вспыхивает в
его глазах.)
Рядом с
тобой, возле
тебя я
растратил
всю свою
жизнь,
двадцать
пять лет
здоровья,
сил, ума, вся
молодость! Чего
же тебе еще
надо? Чего ты
еще хочешь от
Доменико
Сориано? Тебе
нужны и
последние клочья
моей шкуры,
вот этой
самой, из
которой вы
делали все,
что хотели. ( Вне
себя, всех
обвиняет).
Все
делали со
мной что
хотели! (Обращаясь
к себе, с
презрением.)
Пока ты верил
в Иисуса
Христа,
сошедшего на
землю, все
распоряжались
твоей шкурой,
как им вздумается.
(Указывает
на всех,
словно
обвиняет.). Ты,
ты, ты... весь
переулок,
квартал,
Неаполь, мир. Все
принимали
меня за
дурака!
Всегда! (Вдруг
вспоминает,
как обманула
его Филумена,
кровь
вскипает в
его жилах.)
Даже думать
об этом не
могу – ужас
какой-то! А ведь я
должен был
этого ждать.
Только такая
женщина, как
ты, могла
сделать то,
что сделала!
Двадцать
пять лет не
смогли изменить
тебя! Но не
надейся, что
ты добилась
своего: до
победы еще
далеко! Я убью
тебя и
отделаюсь
тремя
грошами.
Такие женщины
как ты,
недорого
стоят: три
гроша! А всех,
кто помогал
тебе: врачу,
священнику... (указывает
с угрожающим
видом на
Розалию, которая
вздрагивает,
и на
Альфредо, стоящего
спокойно)
этих двух
мерзавцев,
которых я
кормил столько
лет...
убью всех! (Решительно)
Револьвер...
дайте
револьвер!
Альфредо (спокойно).
Я отнес оба
револьвера в
чистку
к оружейнику,
в чистку. Вы
сами сказали.
Доменико.
Сколько же я
наговорил... И
сколько меня
заставили
наговорить .
Но теперь все
кончено.
Увидите!
Теперь я
очнулся... (Филумене)
Ты уйдешь
отсюда... И если ты
не уйдешь на
собственных
ногах... тебя
вынесут отсюда
действительно
мертвой! Никакой
закон,
никакой бог
не остановит
Доменико
Сориано, я
обвиню вас во
лжи! Я упрячу
вас всех за
решетку!
Денег у меня
хватит, Филуме,
лопну, но
добьюсь
своего. Ты
еще у
меня
потанцуешь. Я
всем скажу,
кто ты была и
из какого
дома я тебя взял . И
любой суд
оправдает
меня, я
раздавлю
тебя, Филуме, я
раздавлю
тебя!
Филумена (никакого
впечатления,
уверенная в
себе). Все
сказал?
Кончил?
Хочешь еще
что-нибудь добавить?
Доменико
(резко).
Замолчи!
Заткнись! Я
не хочу
тебя слушать!
(Достаточно
услышать ему
голос этой
женщины, как
он сразу
выходит из
себя.)
Филумена.
Дай мне
высказать
тебе все, что
здесь (показывает
на желудок), и
я никогда не
посмотрю
больше на
твое лицо, и
ты не
услышишь от
меня ни
звука.
Доменико (с
презрением).
Продажная
тварь!
Продажная
тварь! Ты
была тварью,
ею и
осталась!
Филумена.
Зачем ты так
говоришь?
Что за
новость?
Разве
не всем
известно, кем
я была и
где я была?
Однако же
туда ко мне
ты приходил...и
ты и
другие! И
почему я
должна была
принимать
тебе лучше,
чем к других?
Разве все
мужчины не
одинаковы?
Сейчас я расплачиваюсь
за то, что
сделала, я и
моя совесть Но теперь
я – твоя жена и
меня не
сдвинуть с
этого места, даже
карабинеры!
Доменико: Ты- моя
жена? Филуме,
что за номера
ты сегодня
выкидываешь?
За кого это
ты вышла замуж?
Филумена: (холодно).
За тебя!
Доменико:
Ты сошла с
ума! Обман
очевиден. Все
это было спетаклем
У меня есть
свидетели. (Указывает
на Альфредо и
Розалию).
Розалия (с
готовностью).
Нет. Я ничего
не знаю... (Не хочет
вмешиваться
в такое серьезное
дело). Я
видела
только, что
донна
Филумена
легла в постель,
ей стало
плохо и у нее
началась
агония. Она
ничего мне не
сказала, и я
ничего не поняла.
Доменико (к
Альфредо). А
ты? И ты не
знал, что
агония была
притворством?
Альфредо.
Дон Думми,
ради мадонны!
Ведь донна
Филумена
меня терпеть
не может, и
она доверит
мне свои
секреты?
Розалия
(к
Доменико).
А священник?...
Кто мне велел
позвать
священника?
Не вы ли?
Доменико.
Потому что
она... (показывает
на Филумену)
просила
найти его! И я
решил
доставить
ей
удовольствие...
Филумена.
Ты же никак
не мог
поверить, что
я на тот свет
отправлюсь.
Ты был вне
себя от
счастья, что
освобождаешься
от меня!
Доменико. (презрительно).
Ты молодец!
Поняла!
Браво! Когда
падре, поговорив
с тобой,
сказал мне:
«Обвенчайтесь
с ней в
последний
миг ее жизни.
Это ее единственное
желание.
Узаконьте
вашу связь с благословения
господа...» – я
ответил...
Филумена.
«...Что мне
терять? Она
при смерти.
Через час все
кончится, и я
избавляюсь
от нее» (с
насмешкой.)
Тебе стало
плохо, дон
Доменико,
когда, едва лишь
падре вышел,
я спрыгнула с
кровати и
заявила:
«Поздравляю,
дон Думми, мы
теперь муж и
жена!»
Розалия.
Я чуть не
упала,
услышав это!
Я так
хохотала! (Продолжает
смеяться.)
Боже, но как
здорово она
сыграла.
Альфредо.
И даже
агонию!
Доменико.
Заткнитесь
оба, иначе я
вам обоим
устрою такую
агонию! (Исключая
любое
проявление
слабости со
своей
стороны.) Нет,
это
невозможно.
Ну,
невозможно! (Вдруг
вспоминает,
что есть
человек,
который
несет полную
ответственность
за обман.) А
врач? Как ты
врач! Чему
тебя учили?
Как ты мог не
догадаться,
что эта
женщина
совершенно
здорова и что
она тебя
дурачит?
Альфредо.
По-моему, он
просто
ошибся
Доменико (с
презрением).
Придержи
язык,
Альфредо. Он
заплатит за
эту ошибку .
Заплатит,
если есть
бог! Потому
что он не
ошибку
совершил. Он
пошел на обман.(Филумене,
язвительно.)
Доктору
позолотили
ручку, не
правда ли? Ты дала
ему деньги?
Филумена (с
отвращением).
У тебя только
деньги на
уме! За
деньги ты покупал
все, что
хотел! Ты и
меня купил за
деньги!
Недаром же
тебя
называли дон
Доменико Сориано
– лучшие
портные,
лучшие
сорочки. Твои
лошадки
бегали, ты их
заставлял...
Но Филумена
Мартурано
заставила
тебя
побегать! И
ты бегал, не
замечая
этого... Ты еще
побегаешь у
меня, высунув
язык! И
поймешь, как
живется порядочным
людям! Врач
ничего не
знал. Даже он
поверил во
все. А как же
могло быть
иначе! У
любой
женщины,
прожившей с
тобой двадцать
пять лет,
начнется
агония. Я
была твоей рабыней!
(К
Розалии и
Альфредо.) Я
была его
рабыней все
двадцать
пять лет, вы
это видели.
Когда он
уезжал
поразвлечься:
Лондон,
Париж,
скачки – я
оставалась
сторожем... Я
бегала с
фабрики в
Форчелла на
фабрику в
Вирджинии, из
магазина на
Толедо на
улицу Фория,
в другой
магазин. Если
бы не я, твои
служащие
давно бы
раздели тебя.
(Подражая
лицемерному
тону
Доменико.)
«Филуме, какая
ты женщина.
Что бы я
делал, без
тебя...!» Я вела
твой дом
лучше, чем
твоя жена. Я
ему ноги мыла
всю жизнь и
ни разу не
почувствовала,
что он оценил
мою
преданность.
Ни разу! Всю жизнь
я как будто
твоя рабыня и
в любое время
меня можно
выставить за
дверь!
Доменико.
О чем ты
говоришь? Ты
же никогда не
была покорной.
Ты никогда не
понимала
реальную ситуацию,
которая
существовала
между мной и
тобой. Вечно
с
недовольным
лицом. Я
иногда
себя
спрашивал:
«Может быть
это я в чем-нибудь
виноват?
Может быть
это я что-то
сделал не
так?» Сколько
мы с тобой живем,
я никогда не
видел тебя
плачущей.
Филумена. А
ты хотел,
чтобы я из-за
тебя плакала?
Ты не стоишь
этого!
Доменико.
Что это за
женщина! Что
это за
женщина – не
плачет, не
ест, не спит. Я
никогда не
видел тебя
спящей,
Филуме.
Проклятая
душа - вот ты
кто.
Филумена.
Когда же это у
тебя было
желание увидеть,
как я сплю? Ты
дорогу в дом
давно забыл. Сколько
праздников,
сколько
новогодних ночей
я провела
одна, как
бездомная
собака. Да
знаешь ли ты,
когда
плачется?
Слезы
появляются,
когда знаешь,
что такое добро,
иметь его не
можешь. Но
Филумена
Мартурано не
знала, что
такое добро...
Когда знаешь
только
плохое – не
плачешь. Да,
Филумена Мартурано
никогда не
имела
удовольствия
плакать! Со
мной всегда
обращались,
как с самой
последней
женщиной!
Всегда! (Только
к Розалии и
Альфредо –
единственным
свидетелям
этой святой
правды).
Сейчас
незачем
вспоминать
твою
молодость. Но
теперь? Тебе
же пятьдесят
два года! И он до
сих пор
приносит
носовые
платки,
выпачканные
губной помадой.
Меня тошнит
от этого... (Розалии)
Розалия, где
они?
Розалия.
У меня,
хранятся.
Филумена.
Никакой
осторожности,
ни разу у
тебя не мелькнула
мысль: «Лучше
будет, если я
спрячу их...
Вдруг она
найдет?» Ну и
что, пусть
найдет, а дальше
что? А кто она
такая? Какие
у нее права?
Он
глупеет при виде
этой...
Доменико.
(будто
застигнутый
на месте
преступления,
в ярости)
При виде
кого? Кого?
Филумена.(никакого
признака
страха от возросшего
гнева
Доменико)
...тошнотворной
девки.
Думаешь, я не
поняла? Ты не
умеешь врать,
это твой
недостаток.
Пятидесятидвухлетний
старик и
двадцатидвухлетняя
девчонка и не
чувствует
стыда! Привел
ее в дом под
видом
медицинской
сестры...Думал,
что я в самом
деле умираю... ( Словно
рассказывая
о
невероятных
вещах).
Всего час
тому назад,
до того как
пришел поп,
чтобы
обвенчать
нас, думая,
что я отдаю
богу душу и
не вижу ничего,
они у моей
постели
обнимались
и целовались. (С
нескрываемым
чувством отвращения).
Мадонна... Как
мне противно!
А если я и в
самом деле
была бы при
смерти, ты
себя вел бы
так же? Ну
конечно, я
ведь умирала,
а стол накрыт
для него и
для этой
притворщицы.
Доменико.
Ну что же?
Если ты
умираешь, я
не должен
есть больше?
Мне тоже
умирать
прикажешь?
Филумена.
Что это за
розы на
столе?
Доменико.
Розы как
розы!
Филумена.
Красные?
Доменико (раздраженно).
Да, красные,
зеленые,
лиловые...Ну и
что из этого?
Разве я
не
могу
принести домой
розы?
Думаешь, если
ты умерла, я
не имел на
это право? Да,
я радовался,
что ты
умираешь!
Филумена. А я вот не умерла. (Со злостью) И еще долго проживу, Думми. Пока не умру.
Доменико.
Для меня это
небольшая
помеха.
(Пауза). Я
одного не
могу понять.
Ты сама
говорила: для
меня все
мужчины
одинаковы.
Зачем же ты хотела
выйти только
за меня? И
если я люблю
другую
женщину и
хочу
жениться на
ней..., то
женюсь, Диана
станет моей
женой, и тебя
не касается,
сколько ей
лет: двадцать
два года,
меньше,
больше...
Филумена
(С
иронией).
Смешно! Я так
переживаю! Да
какое мне
дело до тебя,
до девчонки,
из-за которой
ты потерял
голову, и до
всего
остального? Ты
что, думаешь,
я это сделала
из-за тебя? Ты
мне
безразличен
и всегда был
безразличен. Ты мне
двадцать
пять лет
говорил, что
такая
женщина, как,
я, сумеет
получить то,
что она
хочет?! (Пауза)
Мне нужен... ты
мне нужен! Ты
надеялся, что
эта баба,
прожив с
тобой, как
раба,
двадцать
пять лет, вот
так и
уберется
прикрываясь
руками
отсюда голой.
Доменико. (С
торжествующим
видом, думая,
что понял скрытый
смысл
насмешки
Филумены) А-а,
деньги! Разве
я не давал
тебе денег?
По-твоему,
Доменико
Сориано, сын
Раймондо
Сориано (гордо),
одного из
самых
крупных и
уважаемых
кондитеров
Неаполя, не
хочет
обеспечить
тебя, чтобы
ты ни в чем не
нуждалась?
Филумена. (обессилев от его непонимания, с презрением). Да замолчи ты! Какие деньги, Думми? Успокойся и оставь себе на здоровье эти деньги. Ну почему мужчины ничего не понимают Мне надо другое от тебя... и ты дашь это! Ты дашь мне это! У меня трое детей, Думми!
(Доменико
и Альфредо
ошеломлены.
Розалия, наоборот,
невозмутима)
Доменико.
Трое детей?
Что ты
говоришь,
Филуме?
Филумена (повторяет
машинально).
У меня трое
детей, Думми!
Доменико (растерянно)
А... от кого они?
Филумена. (заметив
страх
Доменико,
холодно). От
таких же, как и ты!
Доменико.
Филуме...
Филуме... Ты
играешь с
огнем! Что
значит: «От
таких, как ты?»
Филумена.
Потому что
все мужчины
одинаковы.
Доменико. (Розалии)
Вы знали это?
Розалия. Да, синьор. Знала.
Доменико. (к
Альфредо). А
ты?
Альфредо (оправдываясь).
Нет. Донна
Филумена
ненавидит
меня, я же говорил
вам
Доменико (еще не
окончательно
поверил, как
бы разговаривая
с самим собой)
Сколько же им
лет?
Филумена.
Самому
старшему
двадцать
шесть.
Доменико.
Двадцать
шесть лет ?
Филумена.
Не делай
такого лица!
Дети не твои.
Доменико (несколько
ободрившись)
А они-то
знают тебя?
Известно им,
что ты их мать?
Филумена.
Нет. Но я их
всегда вижу и
разговариваю
с ними.
Доменико.
Где они
живут?
Что делают?
На какие средства
существуют?
Филумена.
На твои
деньги!
Доменико.
На мои
деньги?
Филумена
Да, на твои
деньги! Я
крала их у
тебя! Я
таскала их из
твоего
бумажника! Я
воровала у
тебя на
глазах!
Доменико (С
презрением)
Воровка!
Филумена (без малейшего страха) Да! Я обкрадывала тебя! Продавала твои костюмы и обувь и ты никогда этого не замечал! Помнишь кольцо с бриллиантом? Я сказала, что потеряла его. Я продала его. На твои деньги я вырастила моих детей .
Доменико
(с
неприязнью)
Я держал
воровку в
моем доме!
Чудовище!
Филумена. (словно
не слыша
продолжает)
Микеле...
Розалия (которой
кажется, что
хозяйка
выразилась не
точно,
поправляет)
Водопроводчик,
у него
мастерская
радом в
переулке.
Доменико (не
поняв). Как?
Розалия (стараясь
отчетливо
исправить
слово).
Водопроводчик.
Как говорят:
налаживает
краны, и
сверлит
фонтаны...
Филумена.
Риккардо.
Розалия.
Какой
красавец! Ну
и парень! Его
магазин на Кьяйя,
во дворе дома
№ 74. Торгует
сорочками. И
покупателей
у него много.
Филумена.
Умберто...
Филумена. Этот захотел учиться. Бухгалтером стал. И даже в газету пишет.
Доменико. (с
иронией).
Скажите- ка,
есть даже
писатель в
нашей семье!
Розалия (Восхищается
материнскими
качествами
Филумены). Ах,
какая это
мать! Они
никогда ни в
чем не испытывали
недостатка. Я
уже старуха и
скоро предстану
перед судом
всевышнего.
Бога нельзя
обмануть, он
все видит,
все знает, и
все прощает.
Когда они
были совсем
малышами, в пеленках,
у них не
хватало разве
только
птичьего
молока...
Доменико...
и все на
деньги дона
Доменико
Розалия (с
внезапным
чувством
справедливости).
Вы же бросали
на ветер свои
деньги!
Доменико.
А что, я
должен был
отчитываться
перед кем-нибудь?
Розалия.
Нет, что вы,
синьор!
Но вы ведь
даже не
замечали
расходов на
детей!
Филумена. (презрительно).
Не обращайте
внимания! Не
отвечайте
ему!
Доменико (овладев
собой).
Филуме, тебе
обязательно
хочется разозлить
меня? Ты
понимаешь,
что ты
натворила? Я
стану
игрушкой в
глазах людей!
Эти три синьора,
которых я
даже издали
никогда не
видел и не
знаю, откуда
они взялись,
однажды рассмеются
мне в лицо: «Не
жизнь, а
сказка! У дона
Доменико
хватит
деньжонок на
наш век!»
Розалия (отвергая
это
предложение).
Нет, синьор,
только не
это!. Они ведь
ничего не
знают. Донна
Филумена
поступала
всегда так,
как нужно:
осторожно и
разумно.
Нотариус
вручил
деньги
водопроводчику,
когда тот открыл
мастерскую в
переулке,
сказав, что они
от одной
синьоры,
которая
пожелала
остаться
неизвестной...
То же
произошло и с
торговцем
сорочками.
Тому же
нотариусу
было поручено
высылать
Умберто раз в
месяц деньги,
чтобы он мог
учиться.
Нет-нет, вы
здесь совсем
ни при чем.
Доменико
(с горечью). А я
только
платил!
Филумена (с неожиданной резкостью). А что я должна была – убить их ? Убить их? Ну да, это нетрудно было сделать, а, Думми? Уничтожить их – многие женщины поступают так! Вот тогда бы Филумена действительно стала хорошей? (Вызывающе.) Убить их? Отвечай! Это советовали мне все мои подруги там... (Намекает на дом терпимости «Брось, что же ты медлишь? Не думай ни о чем!» (Убежденно.) Да как же не думать! Как бы я стала жить дальше? Совесть замучила бы. И я поговорила с мадонной. (Розалии.) Маленькую мадонну, покровительницу роз, помните?
Розалия. Конечно, она очень добра, мадонна, покровительница роз! Каждый день она свершает чудо!
Филумена (вспоминая свою мистическую встречу). Было три часа ночи. Я шла одна по улице. Шесть месяцев, как я ушла из родительского дома. (О чувстве матери, которое появилось у нее впервые.) Это был мой первый! Куда идти? С кем посоветоваться? В ушах у меня еще раздавался голос подруги: « Чего ты ждешь? И не думай!» А я все шла и шла, неизвестно куда. Потом увидела, что стою в моем переулке перед алтарем мадонны роз. Я заговорила с ней. (Упирает руки в бока и поднимает глаза к воображаемому изображению мадонны, словно желая говорить с ней, как женщина с женщиной.) «Что мне делать? Ты все знаешь... Тебе известно также, почему я согрешила. Ну, как мне быть?» Она молчит, не отвечает. (возбужденно.) «Вот ты какая! Чем меньше слов от тебя слышат люди, тем больше они верят тебе! Отвечай! Отвечай! Я же с тобой разговариваю! (Дерзко и взволнованно.) Отвечай!» (Повторяет машинально чей-то незнакомый голос, который тогда неизвестно откуда ей послышался.) «Дети есть дети!» Я похолодела. Как была, так и застыла. (В оцепенении устремляет глаза на воображаемую мадонну.) Может быть, если б я обернулась, я бы увидела, откуда исходит этот голос: из дома, с открытого балкона, из соседнего переулка или из какого-нибудь окна... Но я подумала: «А почему голос прозвучал именно сейчас? Разве люди знают, что случилось со мной?» Нет, это была она... Это была мадонна! Она увидела, что с ней хотят поговорить напрямую, и она ответила... Каждый раз, когда ей надо поговорить с людьми, она обращается к одному из нас. Когда я слышала голос подруги, это тоже была она. Она испытывала меня! Не знаю, может, мне показалось, но мадонна кивнула, вот так. (Кивает, словно говоря: «Да, ты поняла».) «Дети есть дети!» И я поклялась. Вот почему я и была все эти годы с тобой... Ради них я терпела все то, что ты сделал и как ты обращался со мной! А ты помнишь того юношу, что влюбился в меня и хотел жениться? А ты уже пять лет ходил ко мне, хотя и жил с женой в своем доме, а я на Сан Путито в комнатушке... Наконец-то я получила возможность уйти оттуда... (намекает на дом терпимости) после стольких лет знакомства ты снял наконец для меня эти комнатушки! Он хотел на мне жениться, бедный парень... Но ты устроил сцену ревности. Я и сейчас слышу: «У меня есть жена, я не могу жениться на тебе. Если он женится на тебе...» Потом ты заплакал. Ты-то умеешь плакать. Ты... ты – это не я: ты умеешь плакать! Я ответила тогда: «Ну ладно, такая уж моя судьба! Всей душой Доменико меня любит, а жениться хочет, но не может – женат... Будем и дальше жить в комнатах на Сан Путито!» Но два года спустя твоя жена умерла. Время шло... а я по-прежнему жила на Сан Путито. И думала я: он молод и не хочет связывать себя еще раз на всю жизнь с другой женщиной. Придет время, и он поймет и оценит все, чем я пожертвовала! И я ждала. А когда я говорила тебе время от времени: «Думми, знаешь у кого еще свадьба? Помнишь девушку, что жила напротив моих окон?...» – ты смеялся. Ты хохотал так же, как в те времена, когда поднимался по лестнице со своими друзьями ко мне не на Сан Путито, а туда. Вы начинали смеяться на лестнице... Обычно так смеются с середины лестницы... Это был искуственный смех. Всегда одинаков этот смех. Кто бы ни смеялся! Мне хотелось убить тебя за него! (Терпеливо.) Я ждала. Я ждала двадцать пять лет! Я ждала твоей милости, дон Доменико! Сейчас тебе пятьдесят: старик! Но господи боже мой, он и теперь он воображает себя молодым! Таскается за молоденькими девчонками, становится настоящим кретином, носит платки, испачканные губной помадой, и приводит девчонку в дом! (Угрожающе.) Приведи-ка ее сейчас, когда я – твоя жена. Я выгоню и тебя, и ее. Мы поженились. Священник нас обвенчал. Это – мой дом!
Раздается звонок в прихожей. Альфредо выходит в дверь направо.
Доменико. Твой дом? (Неестественно смеется, с иронией.) Ты меня смеяться заставляешь!
Филумена (смотрит на него с коварством.) Смеется... Смейся! Я с удовольствием послушаю твой смех. Теперь мне безразлично, как ты смеешься.
Возвращается Альфредо, некоторое время смотрит на всех, озабочен тем, что должен сообщить.
Доменико (заметив это, грубо обращается к нему) Что тебе?
Альфредо. Э... что мне? Принесли ужин!
Доменико. По-твоему я не имею права поужинать? Зови…
Альфредо (словно говоря: «Я здесь ни при чем».) Эх... дон Думми! (Говорит по направлению к правой двери.) Входите!
Входят двое официантов из ресторана. Они несут кастрюлю и корзинку с ужином.
Первый официант. Карла, давай (Карла поет). Синьор, цыпленок только один. Он большой, его хватит, чтобы накормить четырех человек. Все, что заказали – самого высшего качества. (Хочет открыть кастрюлю.)
Второй
официант. Высочайшего
качества.
Доменико (раздраженный, останавливает официанта.) Послушай-ка, знаешь теперь что сделай? Уйди отсюда.
Первый официант. Слушаю, синьор. (Берет из корзины пирожное и кладет его на стол.) Вот это пирожное любит синьорина... (Ставит бутылку вина.) А вот вино. (Слова официанта раздаются в мертвой тишине. Но он не хочет уходить: сбитый с толку, произносит медоточивым тоном.) А... вы, по-видимому забыли?
Доменико. Что?
Первый
официант. Ну как же?
Вспомните, вы
приходили
сегодня заказывать
ужин. Я
спросил еще,
нет ли у вас старых
брюк.
«Приходи
сегодня
вечером, - ответили
вы, - И если
нечто
произойдет, если у
меня будут
хорошие
новости, я,
так и быть,
подарю тебе
свой новый
костюм!»
Второй официант. А он тогда отдаст мне свои старые брюки.
Мрачная тишина. Пауза.
(Бесхитростно, не зная сути дела, сожалеет.)
Первый официант. Значит, нечто не произошло? (Ожидает ответа.) У вас нет хороших вестей?
Доменико (угрожающе). Я сказал тебе – уходи!
Первый официант (удивленный тоном Доменико.) Давай, Карло... (Смотрит снова на Доменико, а затем печально.) Уйдем отсюда, Карло, значит, нет хороших новостей... Не везет мне! (Вздыхает.) Доброго вечера. (Выходит вместе с товарищем в дверь направо.)
Филумена (после паузы, саркастически, к Доменико.) Ешь! Почему же ты не ешь? Аппетит пропал?
Доменико (в затруднении, со злобой.) Поем! Попозже и поем и выпью!
Филумена (намекая на Диану). Ах да! Как же! Придет эта вяленая рыба.
Из
прихожей
входит Диана.
Это красивая
девушка
двадцати
двух лет –
точнее, она
пытается
казаться
двадцатидвухлетней,
на самом же деле
ей двадцать
семь. Она
жеманно –
элегантная.
На ее фигуре
лежит
некоторая
печать снобизма.
Смотрит на
всех сверху
вниз. Важно
расхаживая,
разговаривает
понемногу со всеми,
не обращаясь
непосредственно
ни к кому из
присутствующих,
что говорит
об ее презрении
ко всем.
Поэтому она
не замечает Филумену.
Машинально
кладет на
стол пакеты с
лекарствами.
Берет с
одного из
стульев белый
халат
медсестры и
надевает его.
Диана. Сколько народу в аптеке, настоящая толпа. (Грубо, принимая тон хозяйки.) Розалия, приготовьте мне ванну. (Заметив розы на столе.) О, красные розы!... Спасибо, Доменико. Купила камфору и адреналин. Кислорода нет. Какой аппетитный запах: даже слегка захотелось кушать. (Взяв со стола коробку с ампулами.)
Доменико словно ослеплен. Филумена стоит не моргнув глазом: она ждет. Розалия и Альфредо почти развеселились.
(Садится рядом со столом лицом к публике и зажигает сигарету.) Я думала: если... Боже, не хотелось бы этого говорить, но теперь... если она умрет сегодня ночью, завтра рано утром я уеду. Можно уехать с приятельницей – у нее своя машина. В этом доме я бы просто мешала. В Болонье столько дел накопилось, мне будет чем заняться. Вернусь через десять дней и зайду навестить вас, Доменико. (О Филумене.) Ну... а как она? Все еще в агонии? Священник пришел?
Филумена (овладев
собой, с
наигранной
любезностью,
медленно
подходит к
Диане.) Священник
пришел...
Застигнутая
врасплох,
Диана встает
и пятится
назад.
И сразу же увидел, что агония у меня продолжается. (Хищно.) Снимай-ка хламиду!
Диана (не поняв). Как?
Филумена. Хламиду сними.
Розалия (замечает, что Диана и на этот раз не поняла, и, чтобы предотвратить скандал, советует ей осторожно.) Снимите это. (Трясет двумя пальцами кофту на себе.)
Диана,
наконец
понимает, что
Филумена
имеет в виду
медицинский
халат. С
инстинктивным
страхом
снимает его.
Филумена (которая проследила движения Дианы, не спуская с нее глаз.) Положи туда... Туда положи. На стул повесьте.
Диана кладет халат.
Филумена (снова принимает любезный тон, имея в виду священника). Он увидел, что агония продолжается, и посоветовал дону Доменико узаконить нашу связь перед смертью.
Диана,
желая вновь
принять
важный вид и
не зная, что
делать, берет
со стола розу
и делает вид,
что нюхает
ее.
(Оглушает ее ледяным тоном.) Положи розу! Розу положи обратно.
Диана, словно выполняя приказание командира, кладет розу на стол.
Филумена (снова становится вежливой.) И дон Доменико согласился, что это справедливо: «Она заслужила это. Двадцать пять лет эта несчастная была рядом со мной...» И есть еще много причин, которые мы не обязаны объяснять вам. Он подошел к кровати (продолжая вспоминать священника), и мы обвенчались... два свидетеля, и благословение святого отца. Есть, наверное, браки, которые хорошо помогают здоровью... То-то я сразу почувствовала себя лучше. Я спрыгнула с постели и отложила смерть. Разумеется, где нет больных, там не нужны медицинские сестры? Нет! И прочие мерзости? Нет! (Указательным пальцем вытянутой правой руки наносит Диане точные размеренные удары по подбородку. От этого Диана резко и вместе с тем непроизвольно кивает головой, словно говоря – «нет») и непристойности (Снова ударяет Диану) в присутствии умирающей женщины? Нет! Ты же знала, что я умираю... Проделывай все это в доме своей матери! Пошла вон к такой матери! Пошла вон отсюда, это мой дом! Иши себе другой дом!
Диана улыбается, как помешанная, словно хочет сказать: «Я ее не знаю».
Диана (сама продолжая улыбаться, пятится назад до порога двери.) Хорошо.
Филумена. А если захотите пожить совсем хорошо, отправляйтесь туда, где я была... (Намекает на дом терпимости.)
Диана. Куда?
Филумена. Спросите у дона Доменико. Он и раньше ходил и по сей день туда ходит. Идите.
Диана (сломленная испепеляющим взглядом Филумены, вдруг внезапно приходит в возбуждение). Спасибо. (Направляется к правой двери.)
Филумена. Не за что. (Возвращается на свое место в левом углу.)
Диана. Спокойной
ночи. (Уходит.)
Доменико (который до этого момента был погружен в странное раздумье, Филумене). Как ты вела себя с ней?
Филумена. Она заслужила (Жест презрения в адрес Доменико.)
Доменико. Слушай, что я скажу... ты – черт... С тобой надо держать ухо востро... твои слова у меня крепко засели в голове. Теперь я хорошо узнал тебя. Ты – как моль. Как ядовитая моль, которая все губит там, где садится. Ты сказала одну вещь, она не выходит у меня из головы: «Мне другое от тебя надо... и ты отджашь это!» Не деньги, нет. Ты знаешь, что получишь их... (Разъяренный.) Что ты еще хочешь? Что у тебя еще на уме? О чем ты думаешь? Почему ты молчишь?... Ну, скажи!
Филумена (просто). Думми, знаешь эту песенку? (Напевает мотив неаполитанской песни.) «Приручаю, приручаю я красивого щегла...»
Розалия (поднимая глаза к небу). О, мадонна!
Доменико (боязливо, подозрительно, робко, Филумене). Что это значит?
Филумена (решительно). Щегол – ты!
Доменико. Филумена, говори яснее... Не своди меня с ума... Меня трясет, как в лихорадке, Филуме...
Филумена (серьезно). Дети есть дети!
Доменико. Что ты хочешь сказать?
Филумена. Они должны знать, кто их мать... Они должны знать, что она сделала ради них... Они полюбят меня! (воспламенившись.) Им не стыдно будет стоять рядом с другими людьми. Они не будут чувствовать униженными, когда придется пойти за документами или бумагой какой-нибудь. Они должны узнать, что такое семья, дом... Семейный совет, решаем важные дела... Они должны носить мою фамилию!
Доменико. Твою фамилию? Какую?
Филумена. Ту, что ношу я... Мы же супруги – Сориано!
Доменико (взбудоражен). Я так и думал! Я хотел услышать это из твоих нечестивых уст.! (Имея в виду план Филумены). Здесь? В моем доме? Мою фамилию? Этим?..
Филумена (угрожающе, чтобы помешать ему произнести еще слово). Этим – кому?
Доменико. Твоим детям! Ты надеялась исправить ошибку, успокоить свою совесть и спасти себя от греха. Привела в дом каких-то трех чужаков. Пока мои глаза не закрылись навсегда, ноги их не будет в этом доме! (торжественно.) Клянусь душой моего отца...
Филумена (неожиданно, в искреннем порыве прерывает его, словно желая предостеречь от несчастья, которое может случиться от необдуманного свершенного кощунства). Не клянись! Ты не сможешь сдержать! Однажды я поклялась и теперь двадцать пять лет прошу у тебя милостыни... Не клянись, ты не сможешь сдержать этой клятвы... Умрешь проклятым, если не придешь сам однажды просить у меня милостыню...
Доменико (под впечатлением слов Филумены, словно потеряв рассудок). Что ты еще придумала?... Но я не боюсь тебя! Ты не испугаешь меня! Ведьма!
Филумена (вызывающе). А зачем ты говоришь это?
Доменико. Замолчи! (к Альфредо, снимая пижаму). Подай пиджак!
Альфредо
молча идет в
«кабинет».
Завтра ты уйдешь отсюда! Я приведу адвоката и разоблачу тебя. Я попал в ловушку. Есть свидетель... Если же и закон не признает моей правоты, я убью тебя!
Филумена (с иронией). А где же вы тогда поселите меня?
Доменико. Там, где была. (Выходит из себя.)
Возвращается
Альфредо.
Доменико вырывает
у него пиджак
из рук и
надевает его.
Завтра ты отправишься к моему адвокату, понял?
Альфредо
кивает
головой, что
означает – «да».
Мы еще посмотрим, Филуме!
Филумена. Ну что ж? Посмотрим!
Доменико. Я покажу тебе, кто такой Доменико Сориано и из какого теста он сделан.
(Уходят в
глубь сцены.)
Филумена (указывая на стол). Садись, Розали... наверное, и ты проголодалась! (садится к столу лицом в зал).
Доменико. Будьте здоровы...Донна Филумена, из Неаполя!
Филумена (напевая). «Я приручаю красивого щегла...»
Доменико (в ответ на пение Филумены зло хохочет, словно намеренно стремясь оскорбить и насмеяться над ней). Запомни этот смех... Филумена Мартурано!.. (Уходит вместе с Альфредо в глубину сцены направо).